Робкое дыхание - Страница 28

– Перестань! – задохнулась она, лицо ее пылало. – Перестань! Ты... твои слова попали куда надо. Я просто дура! – заплакала она. – Глупая дура!

Увидев это, Георгос смягчился, во взгляде его появилось что-то похожее на извинение.

– Нет, ты нежная доверчивая душа, которой нужно быстрее определиться в жизни, чтобы уцелеть в этом мире. С Леонидасом ты жила среди фантазий. Настоящая жизнь, Иви, не такая. Мой брат всегда избегал реальности и на какое-то время ты тоже. Может быть, я виноват в том, что пытался ограждать тебя от всего. Может быть, пора вступить в реальный мир... увидеть, каковы реальные мужчины.

– Что... что ты имеешь в виду? – прошептала она, в горле у нее пересохло от взгляда его жестких голубых глаз, остановившихся на ее дрожащих губах.

– Ты прекрасно знаешь, что, черт подери!

От нахлынувшего страха у нее округлились глаза, но в эту минуту Георгос на ее глаза не смотрел. По-прежнему неотрывно глядя на ее губы, он медленно притянул ее к себе, скользнув одной рукой в ее волосы на затылке. Другая его рука повторила маневр Яниса и заняла то же самое положение, устроившись пониже талии и твердо удерживая ее в плену.

Разница была: рука эта не вызвала у Иви никакого отвращения. Когда она ласково прошлась по ее обнаженной коже, с губ у нее сорвался тихий стон, а немедленно появившиеся мурашки означали на сей раз нечто совсем иное.

– Не следовало бы мне этого делать, – пробормотал он у самых ее губ, застонав, как ей подумалось, словно от отчаяния, когда исчез последний миллиметр, разделявший их.

А потом уже она не думала ни о чем. Не было ничего, кроме его губ, прижавшихся к ее губам, его рук, крепко стиснувших ее тело.

Когда он со страстным стоном на миг оторвался от нее, она жадно схватила ртом воздух, и в то же мгновение его губы вновь накрыли ее рот: его язык, горячий и дерзкий, устремился глубоко внутрь. В голове у нее все бешено завертелось, кровь застучала в висках. Она прижалась бедрами к его телу, жалобно простонав от неведомых ранее ощущений.

Он так внезапно оторвался от нее, что еще несколько смятенных мгновений она стояла с приоткрытыми красными припухшими губами, глядя на него. Он вновь привлек ее к себе, спрятав лицо в волосах.

– Скажи, что ты хочешь меня, – хрипла произнес он.

– Я тебя хочу, – прошептала она, как послушная ученица. Голос ее дрожал, в голове все мутилось, но тело знало, что говорить.

– Ты не передумаешь, если я тебя отпущу?

– Нет.

– Тогда иди в свою комнату и жди меня. Больше не спускайся.

– Хорошо, – как во сне согласилась она.

– Я поднимусь к тебе, как только все разойдутся.

Она кивком выразила молчаливую покорность его воле. В этот момент она сделала бы все, чего бы он ни захотел.

– Поцелуй меня, прежде чем уйти, – хрипло велел он.

Она подчинилась бездумно, жадно приглашая его язык вновь утонуть в глубине ее рта, безмолвно показывая, что желание прочно держит ее своей цепкой хваткой.

– Полуночи еще нет, – сказал чей-то спокойно-сухой голое.

Георгос с ворчанием оторвался от ее рта и повернулся, крепко прижимая ее к себе и по-хозяйски удерживая свою руку на талии.

Чуть поодаль, там, где темноту их уголка рассеивали огни из окон и дверей дома, стояла Рита. Она оглядела их обоих с понимающим удовлетворением на своем грубоватом некрасивом лице.

– Существует обычай обмениваться поцелуем в новогоднюю полночь.

– Мне пришлось начать пораньше, – протянул Георгос, продемонстрировав потрясенной Иви свою способность не терять голову в любых обстоятельствах.

Сама себя она не помнила. А у него голос был спокойный, как будто он не опускался до низких густых ноток, только что звучавших у нее в ушах. Уж не почудилось ли ей все это?

– Иви пришла на вечер с головной болью, – продолжал он, как ни в чем не бывало, – и решила пораньше отправиться в постель. – Он наклонился и целомудренно чмокнул ее в щеку. – Спокойной ночи, дорогая. Я попозже загляну, чтобы узнать, как ты себя чувствуешь.

Иви пожелала доброй ночи изумленной Рите и, словно загипнотизированная, ушла в дом. Достигнув спальни, она тут же заперла дверь не от Георгоса, а от всех, кто мог бы задать ей нескромные вопросы и увидеть что написано у нее на лице.

Георгос предупредил ее, что он – игрок другой лиги. Так оно и было. Но теперь уже поздно. Слишком поздно. Он вывел ее на дорогу, по которой она еще никогда не ходила, опасную, но несказанно манящую, с невиданной силой вопреки разуму зовущую ее к себе, примитивную дорогу, которая от души не требовала ничего, зато сулила сказочное блаженство. Она уже поняла, что постель с Георгосом не будет иметь ничего общего с тем, что она испытывала с Леонидасом. Это будет не любовь, а секс и только секс. Она всегда считала, что он не для нее, ее это не привлекает. Она ошиблась.

Надежно заперев дверь, Иви сняла с себя все, включая сережки, и встала под душ, по-новому ощущая биение водяных струй по своей коже, по-новому, как никогда раньше, чувствуя свое тело. Закрыв глаза, она подставила лицо под тугие струи, открыв рот, давая воде заполнить его, вспоминая, как заполнял его язык Георгоса. Иви вздрогнула, но эта мысль не уходила, и, взяв мыло, она начала расширяющимися кругами водить им по животу и ребрам.

Мыло коснулось грудей, и она тихонько застонала, когда оно скользнуло по соскам. Ощущение стало непереносимым, и она выпустила мыло и вытянула тело навстречу горячим струям.

После душа она встала перед зеркалом и, вытащив шпильки из волос, расчесала их длинными неспешными движениями, морщась от прикосновения щетки к своим грудям. Она прикинула, не остаться ли ей обнаженной до его прихода, но потом все же вытащила одну из тех ночных рубашек, что до сих пор нетронуто лежали в нижнем ящике комода.