Робкое дыхание - Страница 4


К оглавлению

4

Как старший сын Леонидас должен был продолжить дело отца, но он возненавидел все, то относилось к недвижимости, управлению имуществом. Вначале он пытался соответствовать честолюбивым замыслам отца, так старался, что даже женился на дочери другого такого же туза. Детей у них не было, и эта неспособность произвести наследника только усилила дисгармонию его жизни.

И когда после смерти отца Леонидас оставил и семейную фирму, и свою неудавшуюся семейную жизнь, это не вызвало особого удивления. Как и то, что место отца занял Георгос и вскоре добился расцвета фирмы. Он походил на отца не только внешне, но и своей деловой хваткой, устремлениями.

Для фамильного бизнеса уход Леонидаса оказался благом, но не для Алис. Она просто заболела, гадая, где Леонидас и что делает. От него пришло единственное письмо со штемпелем Салоник, где он сообщал, что хочет жить своей жизнью и у него все нормально.

Георгос безуспешно пытался выяснить его местонахождение, не зная, что брат сменил фамилию. Прошло время, и Леонидас сам объявился, возобновил связь с семьей, но счастье тут же сменилось опустошительным горем, вызванным его внезапной болезнью и скорой смертью. Иви черпала некоторое утешение в том, что через пять месяцев сможет положить в руки Алис ребенка Леонидаса. Может быть, тогда эта женщина вновь оживет.

Толчок локтем под ребра вернул Иви к реальности.

– Скажи «да» , – прошипел ей на ухо Георгос.

– Да-да, – выговорила она, заикаясь.

– Господи! – послышалось тихое восклицание сбоку от нее.

Георгос выпалил свое «да» , словно вынес обвинительный вердикт. Настал момент, когда по ходу обряда прозвучал призыв ведущего:

– Можете поцеловать свою жену. Услышав его, Иви бросила на Георгоса тревожный взгляд.

Этого еще не хватало, но что делать? Присутствующие знали, что их брак – липа, знали все, кроме ведущего обряд. С тошнотворной улыбкой он объявил о том, что теперь они одно целое. Похоже, Георгоса тоже смутила необходимость традиционного поцелуя, но выхода не было – он повернул ее к себе лицом и наклонил голову.

Иви внутренне напряглась в ожидании холодного прикосновения его рта, но губы, прижавшиеся к ее губам, оказались неожиданно теплыми. Ресницы ее беспокойно затрепетали, губы слегка задрожали под его губами. Какую-то секунду он смотрел в ее изумленное лицо, что-то сверкнуло в его холодном взоре.

И тогда он поразил ее по-настоящему;

Он поцеловал ее еще раз.

2

Иви возмутилась. Да что он думает, навязывая ей второй поцелуй? Разве не ясно, что она вообще не желает, чтобы он ее целовал?

Но когда эти решительные губы вновь прижались к ее губам, поразительное открытие начисто смело ее возмущение: ей было очень приятно.

Да нет, конечно, мне это не нравится, уговаривала она себя несколько сумасшедших секунд.

Георгос не торопился прервать поцелуй, напротив, его губы прижимались все настойчивей. Что подумают остальные? Обняв ее за плечи, он притянул ее к себе. Почувствовав, как его язык требовательно стремится вперед, Иви ахнула и резко отдернула голову.

Оказывается, глаза у нее были закрыты. Теперь они распахнулись, пылая праведным гневом, но Георгос уже отвернулся и благодарил проводившего обряд.

– Всегда приятно видеть по-настоящему любящую пару, – тряс он руку Георгоса. – Но, с вашего позволения, нельзя ли сразу приступить к подписанию необходимых документов? Я действительно тороплюсь.

Георгос вновь повернулся к Иви, как обычно, невозмутимый и собранный, зато у нее горело лицо и сердце бешено колотилось в груди. Как он смел? Почему?

Она имела на это только один ответ. Всему виной то огорчение, которое вызвано обещанием, данным у смертного одра брата. А поцелуй, подумала Иви, может быть и выражением гнева, а не любви – оба чувства способны рождать страсти. Это только показывает, что за человек Георгос. Совсем не похож на Леонидаса! Тот никогда бы не поцеловал ее от гнева или сильного огорчения. Да что там, он вообще не целовал ее до той роковой ночи. И даже тогда она первая решилась на это. Правда, он тут же обхватил ладонями ее щеки и покрыл лицо нежными поцелуями.

Глаза ее заволокло туманом при воспоминании о том, как свершились ее чудесные романтические мечты.

– Иви!

Нетерпеливый оклик словно выдернул ее из теплых снов на холод действительности. Голубые глаза яростно сверкали перед ее размытым взором.

– Ч-что?

– О Господи! – мрачно пробормотал Георгос.

– Вам надо подписать брачное свидетельство, госпожа Павлиди, – проговорил рядом с ней учтивый мужской голос. – Все уже подготовлено в кабинете вашего мужа.

Она поглядела через плечо на чисто выбритое приветливое лицо Яниса Филикидиса. Ему за тридцать, и он настолько же ярко выраженный блондин, насколько Георгос – брюнет. Примерно в одно и то же время оба они возглавили свои семейные фирмы. Знали они друг друга еще со школы, и оба отлично учились. Но Янис не отличался ни жесткой деловой хваткой Георгоса, ни его характером. Он был очаровательный, но, как подозревала Иви, немного слабый человек.

Тем не менее приятно было почувствовать на своем плече дружескую ласковую руку. Иви нравилось, как Янис смотрел на нее – с восхищением и уважением. Не то что мнимый супруг, в глазах которого не было ничего, кроме плохо скрытого раздражения.

– Веди-ка лучше ее ты, Янис, – сказал Георгос, насмешливо скривив губы. – Ты, похоже, нашел нужный подход. А ты, мама, помоги Эмилии с закусками, пока мы разделаемся с бумагами. Рита! Вы пойдете с нами, будете свидетельницей... – И зашагал к двери, не удостоив их взглядом.

4