Робкое дыхание - Страница 42

– Держись, Иви, – сказал он, – только держись. – Он был бледный и обеспокоенный.

Иви охватило отчаяние. Это я во всем виновата, начала она думать. Не надо было заниматься любовью, не надо было настаивать. Теперь я потеряю дитя Георгоса, его частичку.

В больнице Иви осматривал другой врач, не тот, к которому она обычно ходила. Ее терзала такая боль, что она не воспринимала ни исследующие ее руки, ни слепящие лампы, ни бормочущие голоса. Ее трясло, кожа похолодела, снизу подступала дурнота. Вдруг ее бурно вырвало, желудок все извергал и извергал содержимое на пол, пока дежурная сестра металась сначала за тазиком, а потом за тряпкой и ведром.

Наконец Иви откинулась на подушку в полном изнеможении, но поразительным образом чувствуя себя гораздо лучше. Она с усталым вздохом закрыла глаза, в голове у нее шумело от смущения и разгорающейся надежды. Может, это еще и не выкидыш. Может, она просто заболела.

Врач радостно подтвердил ее мысли.

– Я полагаю, часть опасений позади, господин Павлиди, – услышала она его слова. – Ваша жена, наверное, съела что-то неподходящее. Вы случайно никаких морских продуктов не ели за последние сутки?

– Да, устриц и лангуста на обед.

– Поскольку сами вы не заболели, скорее всего вашей жене попалась несвежая устрица. Иногда достаточно одной.

– Значит, моя жена не потеряет ребенка?

– Я этого не сказал... – При этих словах Иви снова охватила паника. – бы предпочел подержать ее денек под наблюдением и дал бы ей успокаивающее. Она прошла через шок и нуждается в отдыхе. – Повернувшись, он велел медсестре принести что-то, прозвучавшее для Иви полной медицинской абракадаброй. Ее все еще встревоженный взгляд обратился к Георгосу.

Он шагнул вперед и взял ее руку в свои ладони.

– Это простая предосторожность, дорогая, – тихо сказал он. – Не волнуйся. С тобой все будет в порядке. Не думаешь же ты, что я позволю, чтобы с моим ребенком что-то случилось, а?

Она едва обратила внимание на вонзившуюся ей в руку иглу, так поглотили ее последние слова мужа. Его ребенком. Может, Анна права? Она для него только чрево для ношения его детей?

Нет, нет, не похоже, это не так. Прошлой ночью, во время их близости, она готова была поклясться, что взгляд его глаз светился любовью. Двигаясь над ним, сливая воедино их тела, она впервые ощутила, что между ними установилась прочная эмоциональная связь, волшебно преобразившая секс. Произошло слияние не только тел, но и душ. После, засыпая, она лелеяла в своем сердце эту мысль.

Цепляясь за это воспоминание, она начала погружаться в сон, надеясь вопреки всему.

Вынырнула она из забытья, еще не совсем очнувшись, когда больничную палату заливал яркий дневной свет. Кроме нее, в палате никого не было, в персональной палате с единственной кроватью. Но дверь оказалась открытой. Иви начала различать в коридоре голос Георгоса и еще чей-то.

– С ней все будет в порядке? Вы в этом уверены, доктор?

– Конечно. Все жизненные показатели очень хорошие, она спокойно отдыхает. Не волнуйтесь. С ребенком тоже все хорошо.

– За ребенка я не особенно волновался. Ребенка всегда можно завести другого. Но другой Иви не будет. Господи... не знаю, что я сделаю, если с ней что-нибудь случится.

Голос его при этих удивительных словах задрожал и прервался. Словно он удерживал слезы. Волнение сжало ее сердце. Она не ошиблась этой ночью. Он действительно ее любит. Любит...

Она заплакала в тот момент, когда в па пату вошел Георгос. Увидев, что она проснулась и вся в слезах, он заторопился к ней. Небритый, с тревожными морщинками вокруг рта и глаз, осунувшееся лицо обеспокоено.

– Что с тобой? Все еще болит? Хочешь, позову врача? Он только что шел по коридору.

Я могу, его...

Она яростно замотала головой из стороны в сторону, не доверяя пока своему голосу. Георгос смотрел на нее с искренним участием и заботой, и она удивлялась, как это до сих пор не замечала, что он ее любит.

– Почему же ты плачешь? – не унимался он.

– Ты... ты меня любишь, – едва выговорила она и увидела, как он вздрогнул.

– Нет, я...

– Да, – хрипло настаивала она. – Не лги.

Он поднял руки, стараясь пригладить растрепавшиеся волосы и откидывая их со лба, взгляд у него был встревоженный. Резко отвернувшись, он подошел к окну и несколько мгновений смотрел в него, прежде чем повернуться к ней снова.

– Ну хорошо, – признался он почти с отчаянием. – Хорошо, я тебя люблю. Я любил тебя с самого начала, с первого же мгновения, как только увидел в объятиях моего брата, – такую нежную, ласковую и заботливую. И в то же время такую красивую, чувственную, земную. Увидел и понял, что мои прежние чувства к Анне всего лишь жалкая пародия, ничтожная, отвратительная пародия.

Его смех прозвучал одновременно и горько и иронично.

– Она-то, разумеется, это знала. Я-то, идиот несчастный, думал, что плотское влечение и есть любовь. Меня извиняет только то, что, будучи хорошей актрисой, она наобещала мне кучу всякой всячины, почему я и решил, что у нас с ней – настоящее. Я начал подозревать правду, узнав, что она меня обманывала, но когда, встретив тебя, я увидел, что такое настоящая любовь, то окончательно понял вею неприглядную суть таких женщин, как Анна. Мне даже думать противно, что я дотрагивался до нее.

– Я... я в самом деле считала, что ты ее любишь, – недоверчиво сказала Иви. – Когда ты заявил, что больше никогда не женишься, я решила, что сердце твое из-за нее разбито.

– Я сказал, что больше никогда не женюсь по одной-единственной причине – потому что я влюбился в тебя. Господи, да знаешь ли ты, каково было обещать Леонидасу жениться на тебе? Это была моя самая заветная мечта и мой самый жуткий кошмар. Я пытался себя уговорить, что это будет благородной жертвой с моей стороны, что все одобрительно похлопают меня по спине за такую любовь к брату, а сам в кромешном аду, где и место таким жестоким негодяям, как я, вынашивал планы украсть если не твое сердце, так твое тело.